Горбачёва Ирина

Подруга Башлачёва по Уральскому государственному университету.

16 февраля 2006
По телефону (Санкт-Петербург – Екатеринбург)

ЛН: Как вы познакомились с Башлачёвым? Вы учились на параллельных курсах?

ИГ: Я училась намного младше, то есть я училась на первом, когда он учился на четвёртом и так дальше. Просто мы были в одной компании. Я и ещё несколько девушек дружили с Соловьёвым, Башлачёвым, Нохриным.

ЛН: То есть с "Театром трёх актёров"?

ИГ: Не совсем. Не конкретно с "Театром трёх актёров", но несколько человек были из него, однако там был ещё Василий Нелюбин, например, который к театру не имел отношения.

ЛН: Расскажите, пожалуйста, про дом 22 на улице Сакко-Ванцетти,.

ИГ: Это было чудесное место. Одно время, когда мы все тесно общались... К старости почти всегда возникает вопрос: "Где жить? И где жить так, чтобы практически ничего не платить?" Вот, нарисовался этот дом. Это был памятник архитектуры, и нам его отдали при условии, что мы будем его охранять. На улице Сакко-Ванцетти было два таких дома. Один отдали студентам театрального института, а второй – нам.

Каждый свою комнату оборудовал, как мог. У Саши, например, было чудесное лежбище, которое состояло из ящиков из-под пива или молока, с ячейками, а сверху лежала деревянная дверь. Такая была чудесная кровать. Мне она очень нравилась. Там недалеко была помойка, и оттуда тащили всё, что могло пригодиться. Какие-нибудь доски или что-нибудь ещё. Каждый как мог "обуючивал" свою комнату.

Вечерами мы прекрасно проводили время, разжигали костёр во дворе, картошку пекли, чего-нибудь распивали. Вроде бы, это дом в центре города и, в то же время, такое нереальное совершенно место. Было ощущение, что он – очень далеко от города, потому что находится на маленькой, узенькой старенькой улочке. Соседние дома уже посносили, и он в достаточно уединённом месте стоял.

ЛН: Вы там тоже жили?

ИГ: Да, но очень недолго. Я же свердловчанка, у меня дом находится через дорогу от общежития, но практически всё время я жила в общежитии, так что очень многие считали, что я вообще живу там. Естественно, в таком возрасте не очень хочется жить дома. Хочется как-то кучковаться всем вместе, поэтому у меня тоже была комната в этом доме на улице Сакко-Ванцетти. Были чудесные планы, я даже начала их реализовывать, но так до конца и не довела. Хотела лежбище устроить из досок на всю комнату.

Развлекались, как могли, но я там прожила буквально месяца два-три, потом не выдержала "неуюта".

ЛН: Саша пел там что-нибудь своё?

ИГ: Да, мы там постоянно собирались, и он пел.

ЛН: Именно свои песни пел?

ИГ: Да. Именно там у нас с ним были постоянные споры по поводу... У него начинался роман с Татьяной, а Татьяна была моей очень близкой подругой. Он некорректно, как мне казалось, себя вёл, а у него в песне... В общем, у нас были долгие философские беседы по поводу того, что он, как, видимо, многие талантливые люди, которые что-то творят, что-то пишут, настолько выкладывается в своих стихах и песнях, что в жизни не может соответствовать. Честно говоря, со многими его поступками я была не согласна.

Он очень много пел. "Воскресение" мы там очень много крутили. Я тогда впервые познакомилась с творчеством группы "Воскресение"... так ведь группа называлась, с которой он в Череповце?..

ЛН: "Рок-сентябрь" она называлась.

ИГ: Да, или "Сентябрь".

Хотя, может, он и не столь много своих песен пел, но всё равно, что-то он пел, и у нас возникали такие разговоры.

ЛН: А песня "Поезд" была написана, когда Башлачёв жил на Сакко-Ванцетти или позже?

ИГ: Знаете, не буду врать... Мне кажется, что она позже была написана, там же "Ленинград-Москва".

ЛН: Там – "Свердловск-Ленинград".

ИГ: Или "Свердловск-Ленинград". Эта песня у меня ассоциируется с Татьяной. Она позже, наверное, написана.

ЛН: Саша ведь жил в этом доме в одной комнате с Евгением Пучковым, да?

ИГ: Они в соседних комнатах жили. В одной комнате жил Саша, то есть, если заходишь, то в начале – Сашина комната, а через неё – вход в Женину. Большими они были друзьями.

ЛН: Женя ведь покончил собой, да?

ИГ: Угу.

ЛН: И это Сашу надломило?

ИГ: Это на многих произвело достаточно глубокое впечатление, но я, честно говоря, не думаю, что именно это Сашу надломило.

ЛН: А когда это было? В студенческие годы?

ИГ: Позже, но Саша об этом, естественно, узнал.

ЛН: Люди, которые тогда были вокруг Башлачёва, уже воспринимали его как талантливого человека, серьёзного поэта?

ИГ: Как человека, который очень талантлив, – конечно. Как серьёзного поэта... Мы просто не задумывались тогда над такими эпитетами.

Он был очень талантливый человек, но, в принципе, вся эта тусовка была достаточно одарённой. Мы и Нохрина воспринимали как очень талантливого человека. Сашу, наверное, как более талантливого. Он у нас и в колхозах был заводилой, сочинителем. К Саше мы всегда обращались для того, чтобы он срочно придумывал выступления для первокурсников. Он был очень творческим человеком и, безусловно, талантливым.

ЛН: Вы общались с ним, когда он в Ленинграде жил?

ИГ: Да, мы очень много с ним общались, когда он жил в Ленинграде. Дело в том, что у Саши был друг, Дима Бучин, и у нас с ним был роман. Саша его привозил и сюда, в Екатеринбург, у нас завязались отношения, потом я приезжала к нему в Ленинград, где мы с Сашей, естественно, общались.

Потом, когда Саша в Екатеринбург приезжал, здесь уже достаточно мало оставалось знакомых людей, многие разъехались, и я тут Сашу на ночёвку устраивала, потом Саша очень любил приходить к моей маме на борщик. Она пол-общежития угощала. Саша очень любил этим делом заниматься.

Мы здесь организовывали его концерты. Одно время он достаточно часто сюда приезжал. Квартирные концерты устраивали и даже один крупный, в Уральском политехническом институте (УПИ). Хорошо принимали.

ЛН: И сколько же народу собралось в УПИ?

ИГ: Для УПИ не очень много, но всё равно, наверное, человек 50-70 собралось.

ЛН: А когда и где вы Сашу видели в последний раз?

ИГ: ... Это было в Питере.

ЛН: Действительно было заметно, что он год от года становился всё мрачнее?

ИГ: Он действительно изменился и, может быть, у него возникали моменты... не то, что бессмысленности... моменты депрессии. Это однозначно было заметно.

ЛН: Это нарастало год от года? То есть тенденция была видна?

ИГ: Да, она была видна. Я, естественно, об этом тогда не задумывалась, поэтому не анализировала это, но, наверное, да.

Вообще нельзя сказать, что Саша был очень уравновешенным и оптимистичным человеком. Он был подвержен разнообразным депрессиям. Нельзя сказать, что он всегда был такой весельчак, "хи-хи-хи", "ха-ха-ха". Я с ним достаточно много общалась, и прекрасно знаю Сашу.

ЛН: Вообще с ним легко было общаться в быту?

ИГ: Легко, но почему, как я говорила, возникали эти разговоры? Потому что его любимой женщиной, например, было очень тяжело быть. То есть с близкими людьми он иногда поступал очень жестоко.

ЛН: А где он жил в общежитии? Он ведь в пятом общежитии обитал?

ИГ: Да, в маленькой комнатке, которая как подсобка вообще-то подразумевалась. Как заходишь – сразу налево, самая-самая последняя.

ЛН: Это – на втором этаже?

ИГ: Да. Туда входила, в принципе, только одна кровать и больше ничего. Как заходишь, можно было сразу падать на кровать, она, наверное, полметра была шириной, ну, сантиметров 80, может быть. Там, по-моему, только такой маленький человечек как Башлачёв мог жить.

ЛН: Он ведь переехал туда из самой обычной комнаты, я правильно понимаю? То есть он к одиночеству стремился?

ИГ: Да. Скажем так, к независимости. Он вообще – не коллективное животное, не стаеобразный.

В принципе, с Сашей, как бы я его ни любила, а я его очень любила и одно время даже влюблена в него была как в мужчину, и потом хорошо к нему относилась... Тем не менее, хочу сказать, что у меня далеко не столь приятные воспоминания о нём, если моменты общения вспоминать. Но вот один из приятных, душевных моментов общения был, когда мы компанией в общежитии играли в "пек-се-со". У него же раньше была подружка такая, Рита Кирьянова... И вот, Рита Кирьянова, Таня Скобелева, Лена Груцинова, девчонки помладше, и мы с ним играли. В игре нужно было картинки переворачивать, чтобы две одинаковые были. Я помню, что он тогда сочинил прекрасную песенку: "Дама под хануриком лежит...". Мы там обзывали какую-то карту "хануриком", у нас были свои названия для этих изображений. Я помню, такая чешская игра была, забавные картиночки.

В течение года было увлечение этим "пек-се-со", и очень душевный, конечно, Сашка тогда был. Это его четвёртый курс был, а наш – первый. Я тогда только-только с ним познакомилась, это у него был как раз самый гармоничный период, наверное, когда он достаточно уравновешенный был, тихий, домашний, хороший.

ЛН: У вас не создавалось впечатления, что потом он начал понимать, что он – серьёзный поэт, но что обществу он не нужен в таком виде, в каком он был?

ИГ: Да, правильно. У нас даже потом, когда он уже ушёл, был такой период, когда мы говорили, что Саша вовремя ушёл, что, действительно, он начал понимать, что не нужен.

Особенно вот эта история с Градским, когда Саша показался ему, и тот... хотя потом и начали говорить, что Градский его сразу же оценил, но, по-моему, он его не оценил сначала. По крайней мере, Саша был недоволен встречей с ним. То есть он начал ощущать, что он не просто какие-то там песенки лабает, а что это действительно очень серьёзные вещи, что их не оценивают, то есть он не может выйти и донести, не принимают. Например, очень болезненно он воспринимал, когда на концерты мало народу собиралось, даже на квартирниках.

ЛН: А каким образом вы тогда делали ему рекламу? Фамилия "Башлачёв" что-то уже говорила людям, и они приходили?

ИГ: Да, у нас в городе говорила. Я, честно говоря, даже не помню, какую рекламу мы делали... Видимо, как обычно, знакомые знакомых, потом – знакомые знакомых знакомых.

ЛН: Саша вам не рассказывал о своей встрече с Пугачёвой? Она имела место? Я слышал о том, что якобы Пугачева предлагала ему писать тексты для неё, но документальных подтверждений этому факту у меня, к сожалению, нет.

ИГ: Нет... То есть, вру. Что-то рассказывал, но не помню совершенно. Даже что-то припоминаю, там было что-то с надписью на страничке паспорта. Вылетело из головы, к сожалению. Теперь не вспомню.

ЛН: Джоанна Стингрэй однажды брала у Башлачёва видео-интервью. У неё была идея вытащить его на американское телевидение. Она, в частности, задала ему вопрос: "Как вы думаете, поняли бы вас американские зрители?" Башлачёв, ничтоже сумняшеся, сказал: "Да, конечно". А как вы думаете, поняли бы?

ИГ: Они бы почувствовали, что это сильно. Я просто преклонялась перед ним! Мне кажется, то, что это талантливо и сильно, мог понять любой человек, даже не понимая, о чём он поёт, а прост видя этот надрыв, чувство.

Не знаю, поняли бы они содержание, но они бы точно поняли, что это – явление, что это – "странная русская душа", они бы оценили силу этого. Это, наверное, любой человек оценил бы. Среди наших ребят, кто его слышал, не представляю человека, который бы не признавал этого.

ЛН: Но ведь тогда он действительно осознавал, видимо, свою невостребованность, а сейчас-то имеет место некий локальный всплеск интереса к нему, притом что уровень образованности, эрудиции и заинтересованности среднего гражданина, по-моему, существенно упал. Парадокс. Вроде как он должен быть ещё менее востребованным, но нет. Как так выходит?

ИГ: Мне кажется, что нынешний всплеск – это несерьёзно, это просто оттого, что погиб молодой человек, на фоне какой-то скандальности. Я, честно говоря, этого всплеска не ощущаю. По крайней мере, здесь, в Екатеринбурге, я бы не сказала, что много людей знает фамилию "Башлачёв".

ЛН: В Петербурге недавно прошёл концерт памяти в БКЗ "Октябрьский", зал был почти полный. Будет концерт в Москве в ГЦКЗ "Россия". Ещё недавно нельзя было этого даже предположить. Хорошо это или плохо – другой вопрос, но факт остаётся фактом.

ИГ: Может, там были те люди, которые в своё время это принимали, но не оценили. Саша – это же, в какой-то степени, ностальгия по тому времени. Для меня имя "Башлачёв" ассоциируется с тем временем, определённой культурой, с юностью.