Соловьёв Сергей

Приятель Башлачёва в студенческие годы, участник "Театра трёх актёров". Учился на журфаке Уральского государственного университета на два курса старше Саши.

12 мая 2005
Екатеринбург

СС: Если Вас интересует "Театр трёх актёров", то это явление довольно долгосрочное. Я был на втором курсе, когда всё началось. Нас было трое, ещё два человека учились на курс старше меня, поэтому я был младшим актёром. Когда они ушли, я стал старшим, и мне нужно было найти ещё двух актёров. Тогда появился Сергей Нохрин и Алексей Тюплин. Подавляющее большинство постановок было сделано в этом составе.

Потом это начало носить скорее клубный характер, чем театральный: просто встречались, болтали и я, в конце концов, ушёл.

Однажды был юбилей газеты "Вечерний Свердловск". Нужно было придти, поздравить коллектив. У нас город маленький, журналистов не так много, поэтому все друг друга знают. И тогда ребята пригласили Сашу, чтобы он заменил меня или кого-то другого, сейчас уже трудно сказать.

Они тогда один раз выступили там, а потом съездили на "студенческую конференцию", так называемую, большой такой праздник. Здесь они выступали на встречах с разными университетами. В основном – с факультетами журналистики. Формальным предлогом для таких сборищ была "научная работа студентов".

В Казань они уехали довольно большой делегацией разгильдяев, типа этих троих. Там были Сергей Нохрин, он уже был старшим актёром, Вася Нелюбин и Саня.

Ничего свежего они не писали, переигрывали те пьесы, которые мы написали в своё время.

Принцип у театра был такой – три персонажа и, соответственно, во всех названиях присутствовала цифра три: "Любовь к трём апельсинам", "Три мушкетёра", сейчас уже трудно вспомнить.

ЛН: Сценарии собственные были?

СС: Да, мы садились.... Вычленить чьё-то участие отдельно трудно. Творческий штурм происходил. Чаще всего – в течение одной ночи писался спектакль, с музыкой, песнями.

ЛН: А "Любовь к трём апельсинам" делали по Гоцци? По Филатову?

СС: Нет, это такой экзерсис был. Мы просто "стебанулись", как говорит нынешняя молодежь. В этой пьесе слов-то не было, по сути дела, просто сидели и жевали бублики. Апельсинов-то не достать было в те времена.

А остальные были такие.... По тем временам люди хихикали. Даже нас фрондирующими считали.

Саня же вообще был "на особинку". Нас ведь после третьего курса распределяли. Мы знали, примерно, по каким газетам. А он всегда был таким "студенческим диссидентом". Без серьёзных заморочек: мол, я против строя, против Сталина или там против Брежнева. Просто с очень большой долей юмора ко всему этому относился.

ЛН: Он тогда уже пел что-нибудь?

СС: На факультете, когда мы учились, я песен от него не слышал, хотя он наверняка писал. Впрочем, компании у нас были разные.

А однажды, Сергей Нохрин дежурил ночным сторожем в школе. Все тогда подрабатывали. Я университет уже закончил и просто зашёл к нему на работу. Тогда Санька приехал, и он полночи пел песни. Я был несколько обескуражен. И общались-то довольно плотно.... Хотя, по тем временам, солидная разница в возрасте, пять лет (я не сразу поступил, только через два года).... Я был очень удивлён, приятно удивлён. Какие тексты!

Тогда Саша не был каким-то идолом, а был просто одним из людей в том потоке. А так, он всегда играл, насколько мне известно.

Мы-то сами на свадьбах играли. Он у нас ударником был несколько раз в год. Ритм не держал, сбивался всё время. Хотя по тем временам всё было прилично. Нас не забрасывали помидорами.

Да, вот ещё что. Тогда очень развито было движение стройотрядов. Но подавляющее большинство студентов нашего факультета не имело возможности поехать в стройотряд в силу того, что у нас были очень длинные летние практики. Санька, видимо, к себе ездил, в Череповец, а у меня был и Новокузнецк, и Владивосток, .... Ездили по всей стране даром – государство обеспечивало.

В стройотряды мы не могли ездить, и ярким студенческим явлением для нашего факультета был колхоз. Мы уезжали убирать картошку 25 августа. Возвращались, в лучшем случае – в конце сентября. Однажды – 5 октября приехали.

Саша первые годы не ездил. Он рисовал довольно неплохо, и его оставляли художником-оформителем – всякую наглядную агитацию на факультете обновить перед началом учебного года.

Саня поехал в первый раз, когда я поехал в последний. Он там тоже по наглядной агитации работал, но там она не была "идеологически верной". Всякие развлекухи были. Они с Сашей Измаиловым (второй персонаж, вот они – очень крепкие друзья были) веселили людей. Все устают очень сильно. В шесть встают поле убирать, ложатся в одиннадцать. Надо было поддерживать студенческий дух, чтобы народ совсем не загрустил.

Сначала развлекухи устраивала бригада грузчиков. Я был бригадиром. Потом у командира отряда случились проблемы с сердечком, приехал декан и меня назначил командиром, поэтому они, Измаилов с Башлачёвым, по сути дела, постоянно подо мной были.

Эти двое тогда породили движение, связанное с вымышленным персонажем – художником параллелепипедистом, Львом Давидовичем Перловичем. Он – ровесник Пушкина и так далее. Каждый день они рисовали параллелепипедные картины, там всё было из параллелепипедов. Два кирпича друг на друге – картина называется "Любовь". Два кирпича вертикально – "Дружба". Висят шесть кирпичиков на крючочках – картина "И я бы мог". Помните, такую фразу сказал Пушкин, когда повесили декабристов. Много этих картинок было, сотни. Всё это развивалось каждый день. [В приводимом на сайте фрагменте письма Башлачёва Нохрину (4) приводится "картина" Перловича "Жизнь"].

Вот уже в следующем колхозе, в который мы не поехали, в силу того, что на пятом курсе были, у них была могила этого художника, почётный караул всегда стоял с повязками, день смерти отмечался. Я к ним в гости на пару дней приезжал.

Потом на факультете я у Сани как-то спрашиваю: "У тебя остались какие-нибудь картинки Перловича?" Он говорит: "Нет, всё в колхозе выкинули давно. Так чего, нарисуем". Мы устроили аукцион. Он довольно быстро сориентировался.

У Саньки такая интересная особенность, она, впрочем, не только ему свойственна, очень многие на факультете такими же были: он легко начинал вещи, связанные с веселухой. Может сейчас, с высоты нашего возраста, это кажется примитивным, но тогда это вызывало не один взрыв хохота.

ЛН: И ничего не сохранилось?

СС: Нет, конечно. Да купите гуашь и нарисуйте – делов-то.

А так, в основном он общался с Шурой Измаиловым, так как они были однокурсники и Серёжей Нохриным, так как это был человек такого же плана, хотя он и был старше.

Башлачёв с Серёгой придумали такое понятие: "козье буго". Не знаю, что это, говорят, растение такое есть. Тогда же стенгазеты всё время выпускали и вот в одной газете они везде упоминали это понятие. Бралась любая песня: "Обнимая буго крепкими руками, лётчик набирает высоту", например. И так далее. Мы им тогда тоже серию песен про "буго" написали. Всё происходило под лозунгом: "Наступил решительный момент: буго должно стать козьим". Никто не знал, что это такое, но все смеялись.

ЛН: А что сейчас с Измаиловым, Нохриным?

СС: Саша Измаилов, насколько мне известно, в Хабаровске. Журналистикой он давно не занимается, закончил психологический факультет толи омского, толи томского университета и долгое время занимался лечением от пьянства и алкоголизма. Лечением других, не себя. Не самолечением.

Видимо, живёт и в ус не дует, если бы какие-то проблемы у него возникли, я думаю, что я бы узнал. Люди же, обычно, проявляются, когда проблемы возникают.

Серёжа Нохрин умер два года назад. Сердечко было больное.

Лёша Тюплин особо не общался с Саней. Живёт в Магнитогорске, я был у него в гостях года три назад.

ЛН: А про Нелюбина расскажите. У них переписка была с Башлачёвым.

СС: Нормальный такой Вася. Сейчас он в Омске, чуть ли не издательство возглавляет. Это – только по слухам, он младше нас, своим-то курсом мы общаемся довольно плотно.

Они были существенно ближе, чем я с Башлачёвым. Оба из общежития, там люди быстрее сходятся, а я – городской.

ЛН: Они однокурсники с Башлачёвым?

СС: Похоже, что да. Башлачёв же переводился с одного курса на другой. Это связано с какой-то академкой. Он закашивал ведь постоянно. Опять же военки.... А это проще всего было сделать через сумасшедший дом. Он закосил немного и в академку ушёл.

Да, понимаете, я относился к нашему театру, как к студенческому фрондёрству, не более того. Когда я узнал, что Шура уже концертирует, это вызывало у меня уважение. В то время было существенно легче выйти на сцену. Он ведь уехал и очень быстро оказался в Ленинграде, общался там с представителями тогдашнего рока.

ЛН: А почему тогда "было существенно легче выйти на сцену"?

СС: Я имею в виду, что просто возможность такая появилась. Тогда масса фамилий возникла: Шевчук, Гребенщиков, Градского и до этого знали....

Саня общался с Градским: "Помоги мне мол, ноги приделай, на сцену-то выйти". Градский сказал: "Ты пойми, я в таком же положении. Я далеко не контролирую весь этот шоу-бизнес".

ЛН: А когда Вы его видели в последний раз?

СС: Тогда я работал уже в маленькой газетке на заводе. Мне после университета надо было в городе остаться, и я через горком партии устроился в заводскую многотиражку.

Однажды у меня как раз дома никого не было, жара стояла страшная – градусов под 40. И сначала Шура Измаилов ко мне приехал со сборов, после университета, как-то смотался по здоровью. Мы сидели, болтали, и вдруг Саня нарисовался непонятно откуда.

У нас в холодильнике две бутылки водки лежали, но в такую жару их даже представить себе было невозможно, и мы ждали, когда прохлада наступит. Играли в настольный хоккей – очень модная тогда у нас была игра, факультет чемпионаты проводил. Мы играли до тысячи. Это продолжалось часов шесть. Пальцы все сбили. Я выиграл, конечно же.

А потом прохлада наступила. Водки попили, утром они ушли. Это была наша последняя встреча студенческого плана.

Потом он очень эпизодически заезжал сюда. Самая яркая была встреча, когда Сергей в школе дежурил Саня к нему приехал.

И один раз – набегу. Мы с Сергеем Нохриным работали тогда в комитете по телевидению и радиовещанию. Саня приехал, Серёгу сразу выцепил, а мы просто поболтали немного.

Непонятный тогда был приезд: Шевчук, Санька,.... Бутусов ещё был здесь. И они, Санька, Шевчук, Бутусов и Нохрин в гостинице всю ночь гудели.

Да, ещё могу рассказать: у нас недавно был фестиваль студенческих телевидений. Одна девочка из академии госслужбы, у них очень крепкое телевидение, сделала программу "Поэтические прогулы". У неё два персонажа из известных поэтов, которые жили в нашем городе: Саня Башлачёв и....

ЛН: Кормильцев, небось.

СС: Нет, Владимир Маяковский. Он действительно тут у нас выступал и три каких-то известных стихотворения написал.

А про Сашу.... девчонки просто пришли в общежитие, походили, им кто-то пальцем ткнул, что в этой комнате он жил, а на самом деле он жил в комнатке для хранения швабр. Там подоконник и кровать. Всё. Там можно было, сидя на кровати, писать на подоконнике.

ЛН: То есть не в 225-й он жил?

СС: Может быть, в 225-й он жил, когда только поступил, а потом он перебрался в эту, малюсенькую, в женском крыле, напротив женского туалета. Я там был в гостях у него.

Передача, конечно, детская, но есть один интересный момент. Там такой сторож, он внешне примитивный, дворник и дворник, но на самом деле – с очень серьёзной головой. Девочки его спрашивают: "Вы помните Александра Башлачёва?" Он отвечает: "Да, конечно. Такой, небольшого роста, сухопарый, но сейчас, наверное, уже потолстел. Может быть, даже отпустил усы". Девочки всё это проглотили, естественно, а он, понятно, знает, что Сани уже давно нет. "Прогнал", – как говорит нынешняя молодежь. Я слышал, что этот сторож умер недавно.

ЛН: Для "Театра трёх актёров" Башлачёв ничего не написал?

СС: Я могу ошибаться потому, что я на этих спектаклях-то, в общем, не был. Даже если он что-то и написал, то, скорее всего, просто вставил свои стихи в готовую пьесу.

Была самая серьёзная работа – "Сто дней из жизни трёх бывших насекомых". Там были три персонажа: мормышь Вова, божий коровк Толик и бабочка-капустница Лёля. Это была насмешечка над журналистикой, которая тогда существовала.

Там по сюжету мормышь рассыпается от старости и на его место приходит другой. Так у нас на сцене происходила смена актёров, я уходил, а на моё место приходил Андрей Анчугов. Сашей тогда ещё не пахло.

Эту пьесу они потом довольно часто ставили, поскольку она пользовалась популярностью, в особенности – в журналистской среде, и Саша её всё время уточнял.

Кстати, в те времена была традиция – четвёртый курс помогал первому. Наш-то первый был курс Серёжи Нохрина (он тоже поздно поступил), а эти-то постарше были. Таким образом, потом Саша с Нохриным помогали первому курсу, и наверняка существует масса текстов, которые они писали детям для всяких там конкурсов самодеятельности.

Наш факультет всегда старался не просто спеть и в ладоши похлопать, а что-нибудь смешное устроить, людей повеселить, поэтому никогда первое место не занимал. Саша мастер был в этих вещах. Пьесочки, спектаклики, выступления, – тут он активно помогал младшим детишкам и они-то, наверное, лучше его помнят. Для меня это – другое поколение.

ЛН: А кто такие Кемы? Они возникали у Башлачёва в переписке.

СС: Супруги, Наташа и Володя. Они сейчас в Омске. Кем там тоже, по-моему, какое-то издательство возглавляет.

Наташа на нашем курсе училась, она его старше. Это – одна компания: Нелюбин, Кем, Саня. Их было человек восемь, они все из общежития.

Есть такое здание на улице Сакко и Ванцетти. Там сейчас находится какое-то татарское представительство [постоянное представительство республики Татарстан по уральскому региону, сейчас номер дома – 24]. Такие старые дома расселяли, и садоводы их разбирали за два дня. А это здание является памятником архитектуры, причём достаточно серьезным, дом купцов Агафуровых, весьма известных в нашем городе.

Тогда к нам на факультет и в архитектурный институт пришли представители ВООПИК (всесоюзное общество охраны памятников истории и культуры) и сказали: "Ребята, заселяйтесь туда потому, что его разнесут просто, а так, если кто-то живёт, дом не тронут". Уже и электричество отключили к тому времени.

И вот, в одной комнате жили Вова Кем с Натальей, в другой Санька с Пучковым Женькой, в третьей, не помню, как зовут, фамилия – Мазий, он тоже там с супругой жил.

Мазий был электриком по своей прежней специальности, он на факультет поступил не сразу, тогда школьникам было достаточно сложно поступить. Чуть ли не ежедневно приезжала бригада электриков и отключала от столба провод, ведший электроэнергию в этот дом. Он брал кошки, залезал и подключал снова.

На втором этаже архитекторы жили, но я с ними совершенно не общался.

У Саши там густой пласт жизни прошёл. Студенческое братство. Человек двадцать собиралось. Тогда была такая игра, "пек-се-со", двойные карточки по-русски. Берётся много попарно одинаковых карточек, и они переворачиваются рубашками вверх. Игроки по кругу их поднимают по одной. Можно взять только пару одинаковых карточек. В это они играли просто сутками. Причём так: сыграли и опять тасуют и раскладывают. А Саня в перерыве какие-то песни орёт на гитаре. Всё разложили – снова сели играть.

Мы там всё время пропадали. Я на заводе работал, и каждый день мимо проезжал. Мы тогда жили в однокомнатной квартире – я, сестра и мать. Ну, что там делать?

Если Вы с улицы Ленина сворачиваете на Сакко и Ванцетти, то этот дом будет с левой стороны. Второе окно со стороны улицы Сакко и Ванцетти – Башлачёва и Пучкова.

Они с Пучковым вместе жили не долго, так как Женька был в общаге достаточно крепко зацеплен, а Санька там так, Христа ради (там же много вообще не прописанных людей). Поэтому Башлачёв всё время жил в этом доме, а Женька время от времени возникал. Потом просто перестал там жить.

Это – второе получается окно, а первое – окно комнаты с земляным полом. Садоводы успели его разобрать. Жить там невозможно было, и мы всё хотели теннисный стол туда поставить.

Печка в доме была, но они ей почему-то не пользовались. Зимой у них холод был страшный. Все дома в пальто ходили.

ЛН: А в студенческие годы Башлачёв общался с местными рок-музыкантами?

СС: Тогда, думаю вряд ли.

ЛН: А вас тогда рок интересовал?

СС: А как же?! Когда рок-клуб начал активно подниматься у нас в Свердловске, начались фестивали, я уже работал в молодёжном жилом комплексе (МЖК), там было первое кабельное телевидение у нас в стране, мы его просто поднимали на ноги. Милицейские камеры стояли, как для наблюдения. Потом появился формат VHS.

В силу того, что здесь никакой цензуры не было, в том виде, в каком она была на официальных телевизионных каналах, у нас перебывали все, от Сахарова и Ельцина до рок-клубовцев, тем более что в ДК МЖК "Чайф" под нами репетировали. Мы с Шахриным общались чуть ли не каждый день.

МЖК – уникальный проект. Энергичные ребята из комсомола, которые понимали, что квартиры на заводе они никогда не получат, в обозримом будущем, по крайней мере, просто построили такую штуку. Все – стройотрядовцы. Связались с заводами, тут завод железобетонных изделий как раз был. Сами строили – сами жили. Это был рай, по сравнению с тем, что было в обычных дворах. Малые формы, два садика внутри....

ЛН: У вас не возникло желание записать песни Башлачёва после того, как Вы их услышали?

СС: Честно говоря, нет. Я не был фанатом.

У нас была и сейчас существует газета "На смену!", Серёжа Нохрин там работал. Там была полоса, где про молодёжную музыку писали. Они сделали специальный выпуск – вся газета о музыке. Там ветераны из уральского политехнического института о Высоцком вспоминали, как он приезжал сюда. Про Саньку кто-то написал, наверное, Серёга.

Они своей компанией очень много переписывались потом. Тогда не было электронной почты, и письма иногда были – по полтетрадки в клеточку. У Нелюбина должно быть немало Сашкиных писем.

А ещё, в 89-м году я узнал, что первая жена Шуры Измаилова, Оля Ронжина, написала воспоминания о Саньке. Солидно, по тем временам, я читал часа полтора. Там, конечно, не всё про Башлачёва, но очень много про него.

Я оттуда узнал, что у них круг общения был шире, чем я думал. В силу того, что Ольга значительно старше мужа, её однокурсники давно работали и снимали какие-то квартиры, а Нелюбин и Башлачёв очень часто заруливали к ним на всякие дни рождения и прочие праздники.

ЛН: Мне его научный руководитель, Владимир Валентинович Кельник, рассказывал, что сначала Башлачёв всех удивлял своей богемностью, был немного нелюдим.

СС: Нет, с ним было легко общаться. Не знаю, как потом, у него какая-то жизнь происходила в Ленинграде. Хотя, насколько мне известно, он достаточно контактен был и там. Молодежь, студенты, как вы, так и они. Каких-то нелюдимых можно по пальцам перечесть – не хочешь общаться, так и не надо, здесь ещё 70 человек есть.

ЛН: Мне однажды высказали мнение, что его диплом был для него компромиссом: он любил журналистику, и ему пришлось написать такой политический диплом.

СС: Меня журналистика никогда не интересовала, я и расстался с ней достаточно легко. Саня тоже с определённым скепсисом к этому относился. Но язык у него был подвешен, перо лёгкое.

И диплом у меня тоже никакого отношения ни к газете, ни к партии не имел. Он назывался "Листовки отечественной войны 1812 года", а потом перерос в работу "Политическая пропаганда в войсках 1812 года".

Саша писал диплом у Кельника. Тогда нельзя было написать об иностранной журналистике, если ты не касаешься коммунистической прессы. Я не помню, по какой прессе он писал...

ЛН: По "Unsere Zeit".

СС: Да, он же немецкий изучал, точно.

Вот, это была единственная возможность перешагнуть в Европу. Иначе было никак, и говорить "эму пришлось пойти на компромисс" – не правильно. Это логичное развитие событий. Он не хотел идти в какую-нибудь газету и писать там диплом про коммунистов и ветеранов. Он предпочёл "исследовательскую работу".

Я не знаю, чем он занимался, когда вернулся в Череповец, но он пробыл там недолго и журналистикой никогда не горел. По крайней мере, не демонстрировал этого.

Вообще, "талантливый журналист" звучит, как "талантливый экскаваторщик". Это – ремесло и чем меньше мыслей ты выкатываешь, тем больше тебя читают. Кого интересуют мои мысли. Я – транспорт. Но, это – моё мнение, я могу и ошибаться, как всякий русский интеллигент.

ЛН: Почему тогда Вы пошли на журфак?

СС: Я, на самом деле, жалею об этом. Во-первых, Вы поймите, я из рабочей семьи, поступил в университет – вся родня мной гордится до сих пор. Я решил, что раз встал на эти рельсы, то до конца и пройду, как заводской уралмашевский паренёк.

На самом деле наш журфак, это – техникум. Как он в университет попал, не понимаю?! Единственное, что он даёт – возможность пользоваться библиотекой, посещать лекции на других факультетах. Это действительно здорово, но мало кто это понимает и ценит.

Саня, скорее всего, поступил на журналистский факультет, не особо задумываясь.

ЛН: Но он и в ЛГУ на журфак пытался поступить, так что это не похоже на случайность.

СС: А тогда выбора не было. Подумать, повыбирать, поработать где-то и решить, надо мне это в жизни или нет, не было возможности.

Он же профессией-то не воспользовался.

ЛН: Он в "Коммунисте" работал.

СС: У него выбора не было. Он же не пойдёт на завод после журфака. Встал на рельсы и с них не свернуть.

Как-то самореализоваться можно было только через комсомол, но мы все старались спастись от приёма в партию. Когда меня уже почти приняли, я просто завалил сессию. А Сане, я думаю, и не предлагали.

Мне Кельник говорил: "Я тебе советую заниматься журналистикой не больше трёх лет. Максимум – пять, потом перхотью обсыпешь все плечи и к пенсии будешь без мозгов". Думаю, Сане он то же самое говорил, и когда у него появилась возможность спрыгнуть с этих рельс, он спрыгнул.

Журналист должен думать об аудитории. В результате моей работы что-то должно измениться в аудитории, в голове что-то. А это – закрытая система, в которой друг другу раздают премии и звания "заслуженный работник культуры".

Когда я работал на телевидении, мне как-то сказали: "Вы должны сделать передачу про призывников "За год до армии" потому, что нас трясёт штаб уральского военного округа". Я ответил: "Я думал, что у меня аудитория несколько шире, чем штаб военного округа". Мне сказали: "Думать не надо". Я написал заявление и ушёл в МЖК. Там мы делали, что хотели.

Когда Ельцин фрондировал, мы по три часа показывали его выступления. Люди из деревень и сёл приезжали смотреть. Это был глоток какой-то правды, глоток какой-то свободы. Другое дело, что потом это вылилось в пьянку для страны.

ЛН: Получается, последний раз Вы видели Башлачёва в 83-м?

СС: Выходит, что так. Каждый год 70 человек разъезжаются по всей стране. Конечно, контакты исчезают.

ЛН: И когда в 83-м 70 человек разъезжалось по стране, было впечатление, что он – такой, как все?

СС: Ну, не такой, как все, но такой, как многие.

Показатель любого интеллекта – это чувство юмора. Оно у него было очень хорошим. Кроме того, для своего возраста он был человеком достаточно умным и трезво оценивал окружающую среду. Немножко не по годам.

Не знаю, откуда это в нём? Может – семья повлияла, мама преподаватель. Может – компания. Может просто потому, что Череповец ближе к Европе, чем Свердловск.

ЛН: Но Череповец – малюсенький город, а Свердловск – огромный.

СС: Это же ни о чём не говорит. Провинция – в голове, а не на карте.

ЛН: Саша комплексовал из-за роста?

СС: Думаю, нет. Более того, из-за этого он вёл активный образ жизни, был достаточно подвижным и в физическом, и в интеллектуальном смыслах.

ЛН: А выпить при такой комплекции мог много?

СС: Нет. У него была кличка среди нас – "Малолитражка". Ему немного было надо, чтобы свалиться.

То ли дело Нохрин, лось размером с дом. Или мы, заводские парни, которые нитрокраску пили. Здесь же народ ничего больше не умеет. Я удивляюсь, что среди современной молодёжи так много не пьющих и не курящих людей. У нас в молодости это был некий понт, кто больше намахнёт.

ЛН: Но при этом и количество талантливых людей среди "современной молодёжи" существенно ниже.

СС: Это – иллюзия. Их всегда одинаковое количество, просто тогда проявления были несколько ярче, в силу того, что всех под одну гребёночку подстригли, кто-то высунулся – он заметный. А сейчас возможность разнообразных приложений себя значительно шире, чем тогда и они менее заметны.

Кроме того, теперь за всё нужно платить, и та свобода, которая, так или иначе, существует, обязывает нас к тому, чтобы мы ногами сучили побыстрее. Теперь надеяться можно только на себя. Как сказал один хороший человек: "У меня три принципа: я надеюсь только на себя, помогаю людям и верю в Бога".

ЛН: Но сейчас всё время нужно думать о деньгах. На творчество остаётся мало времени. Человека талантливого в бизнесе мы к талантливым причислять не будем.

СС: А куда денешься, если раньше детский садик был бесплатным, а теперь он стоит 4000 рублей в месяц. Их надо откуда-то брать.

Больше всего люди творили в Древней Греции потому, что тогда был рабовладельческий строй.

Что такое коммунизм, когда его придумали? Это – рабство машин. Люди получают возможность самовыражения за счёт того, что пол им моет какой-нибудь робот.